На нем и яйца красные,
И пасха, и кулич!
Некрасов Н. А., Кому на Руси жить хорошо, 1877
В дореволюционной России Светлый Праздник Воскресения Христова был самым главным и любимым праздником в году. Это отразилось и в праздничной пасхальной трапезе, воспетой и художниками, и литераторами.
С апостольских времен праздник христианской Пасхи продолжается семь дней. «Пасха праздновалась, как и теперь, всю неделю», писал в своем «Очерке домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях» русский историк Николай Костомаров. Всю первую неделю ходили в гости, принимали гостей, и конечно же, угощали тем, чем угощают только на Пасху – прежде всего, крашеными яйцами, куличами и пасхой.
Пасхальный кулич символизирует хлеб, освященный самим Господом во время Его последней трапезы с 12 ближайшими учениками. Творожной пасхе обычно придают форму усеченной пирамиды, что символизирует гроб, в котором совершилось величайшее чудо Воскресения.
Пасхальное же яйцо — символ воскресения. Красный цвет символизирует для христиан кровь распятого Христа и одновременно указывает на царское достоинство Спасителя. Обычай дарить на Пасху крашеное яйцо берет свое начало от равноапостольной Марии Магдалины, которая поднесла императору Тиверию красное яйцо с приветствием «Христос Воскресе!».
В Российской империи пасхальный стол сервировался особенно: на белоснежной скатерти между пирамидками пасхи и высокими куличами, политыми глазурью и украшенными алыми розанами, ставили живые цветы в горшках, чаще всего, голубые и лиловые душистые гиацинты, которые специально выращивали к этому дню.
Пасхальные столы нередко отличались удивительной красотой, что, конечно же, не могли обойти вниманием ни художники, ни литераторы.
«Это была целая поэма — этот пасхальный стол!»
Пасхальные натюрморты писали многие, и среди них незаслуженно забытый русский художник Станислав Юлианович Жуковский (1873-1944), создавший несколько пасхальных натюрмортов, из которых наиболее известны два. Впервые к теме пасхального стола художник обратился в 1911 году, написав картину "Праздник весны. Пасхальный стол у окна", которая хранится сейчас в частной коллекции.
Одно время Жуковские встречали светлое Христово Воскресение на даче, в усадьбе Островки, в поселке Молдино под Тверью. По одной из версий, там написана и эта работа, легкая, радостная, воздушная и – очень светлая.
Вторая была написана в 1915 году и хранится сегодня в Третьяковской галерее, в которую она поступила под названием «Пасхальный стол».
В центре композиции – главные атрибуты пасхального стола: большой кулич, горшочки с вытянувшимися первыми цветами, крашеные яйца выложены на тарелке и вокруг нее; высокая керамическая ваза с агнцем и узкая пирамидка творожной пасхи.
Игра фактур полированного дерева, блестящего фарфора, льняной ткани, плотной керамики, прозрачного стекла складывается в прихотливый узор. Синий ковер на полу, изысканная мебель 1840-х годов, картины на стенах создают атмосферу старины, особенно любимую художником.
Современник Жуковского журналист Феликс Волховский воспел пасхальный стол в прозе. В своем очерке, опубликованном в журнале «Современник» в 1911 году, он писал: «...Во всю внешнюю стену поместительной столовой, под ее большим двойным окном, протянулся пасхальный стол в добрых полтора аршина ширины и более сажени длины. Он накрыт белоснежной скатертью, а на нем… Боже мой, чего только на нем не было!.. … С полдюжины "баб" разного сорта и консистенции (еще несколько имелось в резерве — в кладовой!). Верхи их были покрыты белою или розовою сахарною глазурью с инкрустациями из вареных в сахаре фруктов и изящнейшими (так, по крайней мере, мне тогда казалось!) разводами из разноцветного сахарного "мака".
Громадный окорок с роскошной бумажной оборочкой и с отвороченной наполовину толстой коричневой кожей, пришпиленной двумя чистенькими деревянными шпильками, открывал свое нежно-розовое мясо и белоснежное сало и словно давал понять, что будет очень рад, если хороший человек его отведает. Откормленный на молоке жареный поросенок, державший в оскаленных зубах кусок расщепленного на концах хрена, в виде кисточек, казалось, весело смеялся, прищурив глаза. Из сливочного масла был сделан барашек, весь в кудряшках, державший "на плечо!" красную хоругвь с золотым на ней крестом.
Яйца — красные, розовые, желтые, черно-фиолетовые, "мраморные", украинские "писанки" — веселили сердце своим пестрым платьем. Две сырные пасхи — одна соленая, другая сладкая — составляли гордость хозяев, но сущее наказание для гостей со вкусом, ибо, попробовавши одну, хотелось отведать и другой, а ознакомившись со второю, тянуло обратно к первой, и так без конца…
Но я чувствую, что должен остановиться. Ибо где же описать все эти колбасы — и с чесноком, и без него, и кровяные, и ливерные, и копченые, и вареные, лежавшие то грациозными колечками, то прямо и солидно, — поражавшие серьезностью размеров и содержания сальцесоны, все таявшие во рту мазурки, и множество других превосходных вещей, которые боюсь даже назвать…. Заметьте, я не упомянул вовсе о батарее бутылок, окруженных светлым роем чистеньких, искрящихся рюмок!.. А в этих бутылках… Да нет, нечего и думать! Ведь это была целая поэма — этот пасхальный стол!»