ПРОЩЕНИЕ
«Прощение» у нас следующая тема, с которой, вы сказали, у вас вроде бы нет сложностей.
Скажем так, я должен понять, почему человек совершил обидное действие, я должен это понять до конца, и я подвергну, если человек меня как-то…
Но это прощать, а у меня вопрос про просить прощения.
А-а, я даже про это не подумал.
Причем, смотрите, вопрос вот какой: вот вам когда легче или, наоборот, сложнее просить прощения — когда вы понимаете, что вы где-то, простите меня за стилистическое снижение «лажанулись» в профессии или, что называется, в жизни? Вот вы приводили замечательный пример про парадокс дней рождения, когда вы для группы в 42 человека сказали, что, вот спорим, ставлю золотой или шоколадку, что здесь точно есть два человека, а их там не было, и вы потом объясняете, почему так выпало. А кстати, что дальше-то произошло, вы как с ними дальше работали?
Ну, шоколадку отдал, конечно.
Нет, шоколадку, понятно, что отдали, у вас не было шансов, а как они после этого вас воспринимали?
Прекрасно. Нет, математика — это та область, где во время любого научного семинара любой академик, даже человек, который самый великий на свете, совершенно спокойно несколько раз ошибается, и аспиранты, сидящие там, его несколько раз поправляют. Это прекрасно, в этом что-то есть от древних каких-то таких, как пифагоровские кружки какие-то были. В общем, это служба, мы никто, Бог — все, в данном случае это математическая истина, мы ей служим. Академик не прав, он говорит: «Да, здесь, конечно, не + 5, а + 3 получилось» — и дальше спокойно продолжает, это вообще ни на чем не сказывается. Так же я обучаю своих всех слушателей, что я прихожу рассказать про некоторый суперязык, про некоторые теоремы, в которых я сам еле разобрался, я с 12-го раза, с 12-й попытки доказал великую теорему Ферма при n=3 без ошибок, и то все равно там была какая-то помарка. И мы вместе стремимся к этому знанию, которое трудное, оно на самой грани человеческих возможностей, то есть, чтобы удержать это в голове, человек должен развиваться, развиваться и развиваться, а развиваемся мы вместе поверх всяких титулов, почему я не назвал никаких своих титулов, кроме доктор физмат наук, но это просто так, для проформы. А так — потому что это неважно, потому что в математике ошибка, исправление и вообще это не грех. Прощения просят за тот или иной грех, например, невнимательность к человеку, ну, как-то обидел человека — это все грехи. Ошибка в математике – не грех, вот это надо понимать, если, конечно, ты не ферматист, если ты ферматист, ты в прелести в глубочайшей, ферматистов сразу надо гнать к священнику, потому что они находятся в глубокой прелести.
Вот смотрите, ну понятно, где-то ошибся, в вычислениях там…
Да, исправил и дальше…
Исправил и дальше. А вот я беседовал с замечательной Татьяной Александровной Касаткиной, крупным специалистом по Достоевскому, и у нее есть такой тезис, мне кажется, очень важный, она говорит: очень часто преподаватели (понятно, что она прежде всего гуманитарных, наверное, дисциплин имеет в виду), они отождествляют себя с тем знанием, которое у них есть, и когда студент или школьник, ученик подвергает это знание сомнению, вместо того, чтобы воспользоваться этим как возможностью для собственного роста или движения: вот ты там 20 лет считал, условно говоря, что Достоевский здесь имеет в виду вот это, ты 20 лет или 40 этому учил, а тебе какой-нибудь 15-летний пацан говорит: «Слушай, да это же совсем не так». И ты вместо того, чтобы радостно, так боишься вот этого, чего-то там, не знаю, может, это тщеславие, может еще что: «Как так, я же не мог 30 лет ошибаться», да? Понимаете, циферку +3, +5, идем дальше — это не проблема, а вы 20 лет там чего-то доказывали, а оказалось, не в ту сторону шли. Как у Чехова в «Записных книжках» есть: N всю жизнь изучал бацилл, написал кучу статей про их смертоносность, выяснилось, что эта бацилла что-то совершенно неопасна для человека и так далее — у вас вся жизнь рушится.
Да, понятно.
Вот с таким, есть такие проблемы?
В математике такого нет, в математике все локальные ошибки: совершил, увидел, исправил. Но обидно бывает очень, когда ты был уверен, что ты получил некоторое суперкрасивое решение какой-то задачи, и нашел в нем ошибку сам или тебе указали – это жутко обидно, но это на один день, завтра ты про это забываешь.
Ну то есть вы думаете, что это не ваше личное, это все-таки такое вот…
Профессия.
Да?
Да, потому что только математика лишена парадигм,
Вот смотрите, я сказал, что не про прощать, а про просить прощения.
Просить прощения в жизни. Да, мне очень тяжело это.
Были случаи, когда вы не смогли попросить прощения, понимая, что надо было?
Было, и не раз. Мне очень тяжело в жизни, у меня есть болезнь: я всегда прав, я такой мужик, ну как я могу быть не прав, я все продумал… я очень самоуверенный человек, я знаю эту жизнь, я выхожу на улицу, понимая, что за процессы идут вокруг меня, и как это вдруг — я не прав? А надо было понять, что не прав был, вдруг так вышло, что оно тебя науськивает, вот раз ты прав — сделай так, так и так, перешагни через жизни этих людей – ну не через жизни, конечно, в прямом смысле слова, но ты перешагиваешь через какие-то судьбы, ты кому-то грубо сказал что-то, взял какого-то человека, просто припечатал, что математикой ему заниматься не надо, потому что он бездарь, а может быть, не надо было говорить в этот момент. Очень тяжело попросить прощения, а он уже плачет, он уже не примет прощения, он скажет: «хорошо», но он запомнит, что первая моя мысль была такой. Я часто обижаю людей, очень.
Но это именно связано все-таки с математикой?
С моей самоуверенностью, нет-нет, я очень самоуверенный человек, у меня как бы жизнь, она вся под моим каблуком, я ей управляю всегда, и из-за этого очень часто возникают ситуации, что я должен просить прощения, на самом деле.
А как это связано с тем, что при этом вы сказали, что вы легко прощаете?
Да, да, мне очень трудно просить прощения, но очень легко прощать, ну, потому что косяк сделал чувак, и все, ну чего тут такого? Нет, если он просит прощения…
А если не просит?
Очень трудно прощать, когда он у меня его не просит. То есть если человек как бы совершает плохое раз за разом, легкомысленно относясь к этому или считая, что в этом нет ничего плохого, вот такого человека мне очень трудно простить, а если пришел, сказал: «Да, виноват, дурак был полный, прости, Леха» — сразу прощаю.
Видите, интересно как: мы говорим про терпение, а вот я из программы в программу убеждаюсь, что прощение, вот для меня лично самое сложное, я вот сегодня или вчера сидел, готовился и вспомнил какой-то свой недавний эпизод про человека у меня, с которым я по работе сталкивался, и он ничего особого мне не делал, у меня просто есть такое, и я понимаю, что я вот не простил, потому что у меня эта где-то сидит заноза, и я, вот это мое плохое отношение сохранилось. Очень сложная тема прощения, мне кажется, мы даже не задумываемся…
Не прощать – это смертельно опасно, так что лучше вам простить. Это действительно, когда ты приходишь на исповедь, тебя спрашивают не то, у всех ли ты попросил прощения, а всех ли ты простил? То есть это в каком-то смысле для Бога, видимо, это важнее. Если ты всюду справа налево пообижал тысячу человек, а потом пришел на исповедь, каешься и говоришь: «Господи, я даже не помню, кого я обидел», тебе священник скажет: «Ну ладно, Господь, надеюсь, простит». Но если он у тебя спрашивает, есть ли у тебя на кого-то зло, он тебя не пустит к Чаше.
Да.
Вот это надо, тут да, тут я пытаюсь работать. У меня нет ни на кого обид в данный момент, то есть все, которые были, я в себе пережил, ну как бы на придурков я не обижаюсь, очень много придурков вокруг, но на них я не обижаюсь принципиально, если один из тех, кого я упоминал в этой передаче, придет и подаст мне руку, я ее с радостью пожму, с улыбкой.
ЛЮБОВЬ
Любовь, Алексей Владимирович, любовь.
Да, я люблю своих врагов, это очень хорошая заповедь, кстати, я пришел к Христу, когда я это увидел.
Расскажите.
13 лет мне было, я был как бы… я был в классе в обычном вырастал, в общем, в достаточно дворовой ситуации, я был ботом, которого любили хулиганы, потому что списывали всегда математику, физику, и я ходил с ними таким маленьким подмастерьем ходил, они: Саватана не трогать, Саватан свой, с нами, не сметь трогать. Я был защищен, был под крышей, но там правила были достаточно четкие: враг — значит враг, врагам прощения нет. А я всегда чувствовал, что это плохо, это как-то не так, ну что, это же обычный парень, с другой улицы просто, какой враг, мы же в игру играем, на самом-то деле, это же игра, и я это чувствовал. И потом вдруг пришел человек и говорит: «Слушай, у Христа врагов любят». То есть очень понятная и простая конструкция: мы всю жизнь на самом деле играем в игры. Что такое Россия и Америка — на самом большом уровне это просто игра, на самом-то деле это просто игра, мы играем в войну, ну нам так веселее жить, им так веселее свое население там держать, нам, соответственно, веселее. Я люблю Америку, хотя это наш враг. Я люблю каких-то людей, с которыми постоянно воюю о том и о сем, это мне просто понять, мне это было очень просто понять, и я сразу это принял, потому что там, где написано «Возлюби врага своего», я вижу то, что я знал всегда, я знал это и до этого.
Мне просто показали, что вот здесь, у Христа это так, а в других религиях это не так и как бы тут еще что важно: что враг, он что-то говорит или делает, и он при этом какой-то человек.
То есть он там говорит что-то плохое про мою Родину, начинает меня обижать через то, что он говорит плохое про мою Родину, а потом вдруг взял и усыновил из детдома ребенка, просто взял и усыновил ребенка, пример из жизни на самом деле — все, я уже не могу его не любить, ну понятно, да, это фантастика просто.
Да, я понимаю, о чем вы говорите, но вы же наверняка знаете выражение, это Филарет Московский, по-моему, говорил, что «люби своих врагов, гнушайся врагами Божиими и сокрушай врагов Отечества»?
Сокрушай, но сокрушай не в смысле, что ты их ненавидишь, сокрушай — но люби, это совершенно нормально. Нет, если начнется ядерная война, мы нажмем кнопку, чтобы не было никаких сомнений, но мы их будем любить.
А что значит в этом случае любовь к врагам, что она значит?
Ну, мы им желаем попасть в рай, ты его убиваешь, но ты желаешь, чтобы он в рай попал.
Понятно.
Ты ж не можешь ему желать, чтобы он попал навсегда в инфернальный ад, это же какой кошмар. Все это игра, наша жизнь, она на самом деле вся — игра. Я вот специалист по теории игр, ну мы тут играем, играем, играем, но наверху не будет этих всех ни границ, ничего не будет, поэтому даже если ты бьешься, я думаю, что именно так шли на бой Дмитрий Донской и его гвардия, шли этих неразумных придурков там сокрушить, авось их Господь возьмет, вдруг как-нибудь притащит. Ну, в конце концов, ислам не так уж плох, по сравнению с нынешним вот этим вот трансгендерным атеизмом и безумием всем, если сравнить с этим — ой, братья-мусульмане, наши братья, родные, я, кстати, к ним на канал хожу, ходил уже и еще буду. Сегодня мы с одной стороны фронта, когда-то мы были с разных, но я думаю, что, когда наши предки шли на войну, они молились, чтобы они все в рай попали, это нормально.
А вот давайте еще про одну любовь поговорим, про главную или одну из главных — про математику. Вы сказали замечательные слова, вы сказали, что «я уверен, что раб Божий Алексей Савватеев именно для этого был создан Богом — для «проповеди» в кавычках математики среди русскоговорящих, когда я долго не проповедую математику, у меня внутри все горит». Вопрос такой: а вы допускаете мысль о том, что может так жизнь измениться, обстоятельства какие-то или вообще что должно произойти, чтобы вы от этой любви отказались? Может быть, это искусственный вопрос, тогда мы можем в эту сторону не идти. Ну вот Гоголь, Гоголь, который перестает писать художественные произведения?
Если жизнь призовет меня к более важным государственным делам, то да, в принципе это вполне возможно.
То есть какое-то служение, связанное с Родиной?
Да, с Родиной, высшая математика Родины.
То есть вам покажется, что…
Ну если меня призовут, например, быть министром образования, если…
Вы пойдете?
Да.
Министром образования?
Да. И Господи, помилуй всех, кто полетит после этого со своих должностей, список я держу.
А что, у вас есть планчик такой из серии «если бы министром был я»?
Безусловно.
А что бы, мне просто очень интересно, вот вы образование вообще или там начальное…
Зависит, там много, у меня есть план на любую должность, которую я могу занять, будь то просвещение или науки и образования, то есть если мне будет поручена наука — у меня свои действия, если будет поручена школа — свои, если поручен вуз, то тоже есть, самое сложное — это вуз.
Давайте со школой, школа — первые три решения какие ваши будут?
Первое решение — немедленный мораторий, абсолютно немедленный с сегодняшнего дня на любую отчетность вообще в течение некоторого количества лет, я говорю «два года» обычно…
От учителей вы имеете в виду, да?
Да, запрет вышестоящим организациям требовать больше одной бумаги со школы листа А4 в неделю — это если они совсем взвоют и скажут: совсем без отчетности мы не можем. Запрет, то есть ровно один лист А4 в одну неделю с одной школы обычным шрифтом. Если вы требуете больше, к вам приезжает от меня хорошая комиссия и вас больше нет. Любой учитель имеет номер телефона мой и моих заместителей и если там твориться ад опять начинает или если они сделали вид, но сохранили, то немедленно я об этом узнаю, то есть сокрушить эту систему. Не просто вот как, к сожалению, «наше все» — ему не до науки, он занимается серьезными делами на политическом фронте. К нему приходят академики, не раз приходили: «Владимир Владимирович, полный кошмар, ну сделайте что-нибудь». — «Слушайте, если вы не можете разобраться, почему я могу разобраться?»
Хорошо, отчетность убрали…
Я разобраться могу абсолютно, и я предупреждаю…
Да, второе решение какое?
Дальше, следующее решение – это немедленное увеличение зарплаты учителя в три или в четыре раза по всей России, а не избранным учителям, которые выиграли какие-то конкурсы, как это происходит сейчас.
И третье?
Это очень несложно, потому что у нас сейчас Путин сказал, что триллион не потрачен. А вы знаете, почему триллион не потрачен? Я знаю. Потому что люди боятся выписывать кому-то деньги, боятся этой ужасной отчетности, которая разрослась, у них трясутся руки: мы лучше вернем деньги назад, чем нас потом привлекут. Вот эта атмосфера всеобщего ужаса и страха парализовала сейчас все Министерство образования, все, что связано с образованием в России, парализовала просто. То есть Запад парализовал этот трансгендерный эксгуманизм, а нас парализовала бюрократия отчетности, все это будет снесено просто в преисподнюю.
А третье? Мне просто очень интересно: отчетность, зарплата — и третье решение какое?
Ну, третье решение — это внедрение моей программы по математике…
Ну надо отдать вам должное, все-таки третье, а не первое.
Нет, совершенно, более того, я знаю, кого позвать, то есть по тем вопросам, по которым у меня нет ответа, я знаю, кому я их задам, поэтому будьте абсолютно уверены, я к этому полностью готов, в любой день.
Хорошо.
Если меня назначат министром науки — там тоже есть определенный действия: десять тысяч возвращенных ученых. Опять условия такие: ни одной страницы отчетности, я просто их привожу. Стоимость реформы: один миллиард рублей в месяц. Ноль, ноль, если захотим хорошо, серьезно их прям вот на весь мир устроить — будет три миллиарда. Понимаете, да?
Понимаю.
Это ноль и все знают, что это ноль, но это не делается потому что сегодняшняя система неспособна ни к каким позитивным действиям из-за отчетности, то есть ученых-то пытаются возвращать и огромные зарплаты им обещают, но они все равно будут тут же вовлечены в написание этого дерьма, прошу прощения.
Нет-нет, все понятно, так и есть.
Все это будет сметено, вообще напрочь сметено. Какая образованию нужна отчетность, будет установлено через 2-3 года путем серьезных совещаний с действительно настоящими учеными. А что делать с существующими сейчас чиновниками?
Что делать с существующими сейчас чиновниками?
Пенсию по немощности выписать им.
Алексей Владимирович, я боюсь, вас не назначат. (Смеются.)
Я, видите, даже в тюрьму их не отправляю, их не за что в тюрьму, они такие же несчастные загнанные люди, как и те, кого они сейчас загоняют. То есть эта вся система, она себя загнала в клинч, я думаю, что они мечтают, чтобы мы их отправили всех куда-нибудь.
Алексей Владимирович, финал, я вам говорил, что попрошу вас поставить знак препинания.
Вот представьте, что — мы сегодня говорили много о том, что бытие Бога недоказуемо и так далее, — представьте, что к вам приходит ваш ребенок или какой-то ваш ученик с таким вот совершенно неравнодушным отношением, говорит: «Я вот решил для себя разобраться в проблеме веры, Бога и так далее, и я понимаю, что Бога нет, Бога нет, потому что никаких нет доказательств, я все посмотрел, проверил — не работает, вот здесь не работает, Бога нет». «Убеждать нельзя промолчать» — где вы поставите знак препинания в этой ситуации?
«Убеждать, нельзя промолчать», потому что он очевидно находится во власти культа разума. Это такая религия — поклонение разуму, которое, как я уже сказал, привело к многочисленным жертвоприношениям человеческим. И если он дальше пойдет по этой тропе, он будет полностью рабом этой страшной секты.
И лучше ему как можно раньше объяснить, что, если чьего-то нельзя доказать существования, это ничего не значит. Только в культе разума вот эта бритва Оккама, это инструмент, которым бреются только в культе разума, нормальный человек ею не бреется.
Посмотрите на прихожан любого храма — это нормальные люди, взвешенные, они употребляют логику тогда, когда ее нужно употреблять. Если я хочу высчитать, когда мой трамвай приедет на конечную остановку, я беру количество остановок я знаю, что в среднем две минуты на остановку и умножаю. Это нормально, я применяю инструментарий науки. Но человек, который говорит, что все, что происходит вокруг, делается с помощью науки — это раб этого культа, он в него погружен, я хочу его оттуда вытащить. Жизнь —– это не разум, жизнь — это иррациональная, совершенно хаотическая штука, и, если эти заразы когда-нибудь сделают человека разумного, то есть превратят его в робота, — это будет конец истории.
Спасибо, Алексей Владимирович. Это был популяризатор математики среди детей и взрослых, доктор физико-математических наук Алексей Владимирович Савватеев. А мы продолжим писать парсуны наших современников ровно через неделю.