Валентин Воробьев – актер Питерской школы, в 2007 году окончил РГИСИ (бывший СПБГАТИ). С тех пор он принял участие во множестве проектов, в том числе и в некоммерческих. Зрителю может быть знаком как по необычным театральным постановкам, – например, мультимедийный спектакль «Смотреть в одном направлении», – так и по камерным фильмам наподобие «Ведьмы» (2020 год). Помимо основной деятельности, Валентин активно ведет социальные сети и старается каждую секунду проводить с пользой.

— Недавно вы приняли участие сразу в двух проектах: «Серебряный туман» по мотивам «Белого Петербурга» Якимчука и документально-игровом фильме «Ваш издатель Николай Некрасов» (телефильм 2021 года, вышел в эфире телеканала «Санкт-Петербург). Соответственно, мой первый вопрос по «Серебряному туману»: как вы считаете, удался ли эксперимент, будете ли вы ещё играть в спектаклях-экспромтах?

— Знаете… да. Да. Я очень люблю импровизацию, люблю на ходу придумывать историю внутри спектакля. История этого спектакля, «Серебряный туман», началась где-то в 2010. Я в то время работал в театре репертуарном, и там именно по этой пьесе был поставлен такой классический спектакль: там было много актёров, очень много декораций и реквизита – как я это называю, захламленность сцены. И это был классический, на самом деле очень скучный спектакль, в который я пытался что-то своё внести, как-то оживить. В 2015 спектакль закрыли. Вот уже где-то седьмой год, как нет этого спектакля. И тут я увидел, что в марте проходит Новосибирский фестиваль камерных спектаклей, моноспектаклей – не более 3 человек – и я решил вспомнить материал, но вспомнить кардинально по-другому. Я придумал, что все персонажи, как в фильме «Сплит», находятся у главного героя Андрея Белого в голове. Приходилось менять голоса, но не сильно – не хотелось уходить в гротеск; плюс я добавил сцену, где Андрей Белый говорит сам с собой, похожую на обряд экзорцизма в «Изгоняющем дьявола». 
Это действительно был экспромт, потому что я не знал, как отреагируют зрители: многие привыкли к классическому театру, особенно в Санкт-Петербурге, это ведь культурная столица, к тому же Андрей Белый, Блок – все привыкли, что это всё ставится в нафталиновых костюмах, красиво говорится, а здесь такой действительно параноидальный трип. Человек за час на глазах у зрителя полностью сходит с ума. В какой-то момент он даже начинает взаимодействовать с публикой, а в конце композиция закольцовывается, как «День сурка»: всё снова вернулось. В общем, я хочу и дальше заниматься такими экспромтами.

— Вы известны своей любовью к иммерсивному театру. Потому перейдем ко второй половинке вопроса. Каково вам было играть полулегендарную фигуру Добролюбова, и чем он вам близок, если близок?

— Чем он мне близок? Наверное, как и я, он был яростным, непримиримым борцом, критиковал открыто, по делу, не боялся, что это откликнется, и в Некрасове видел как раз соратника, с которым, как сейчас бы сказали, он «на одной волне», который с помощью своего журнала «Современник» борется против власти, против системы, старается до неё достучаться. Наверное, этим и близок.

— Огромное спасибо. Зачастую искусство, в частности, театр воспринимается именно как храм, и потому следующий мой вопрос об этом. Театры ведь начинались как античные ритуальные представления. Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к античным сюжетам в современном театре?

— К античным сюжетам отношусь неплохо. Буквально пару дней назад на меня вышла женщина, которая почему-то решила и открыто написала, что «хочет обратиться ко мне как к драматургу». Я не знаю, где пошёл слух, что я драматург, потому что я им не являюсь ни в коей мере. (смеётся). И она мне скинула античную пьесу, которую сама написала, на 500 страниц, чтобы я прочитал и попробовал это поставить.

Мне кажется, что античная литература, которая много веков назад написана, актуальна и по сей день, но мне не нравится, что во многих постановках сейчас и в Питере, и в Москве её переделывают на современный лад. То есть текст остаётся тот же, но, условно говоря, люди ходят в кроссах, в майках, и происходит диссонанс…

— Вы сказали, что вам предложили попробовать себя в роли драматурга, хотя вы точно им не являетесь. А кем бы вы были, если бы не актёром?

— На самом деле, тут особо нет вариантов. Если не актёр, то скорее всего режиссёр. Когда я бывал на всяких иммерсивных спектаклях и шоу, мне в голову приходило, что мне близок этот жанр и я хотел бы попробовать себя как постановщик именно в этом жанре. Я даже потихоньку начал этим заниматься. В тех спектаклях, где мне разрешали, я даже как сорежиссёр, как сценарист, дописывал какие-то сцены, переписывал прологи, эпилоги, фрагменты…

Хотя у меня родители геологи, и я в детстве много с ними ездил, и я наши российские просторы и путешествия очень люблю, в том числе в суровых условиях. Не такие путешествия, где лежишь на пляже, а именно в тяжёлых, полевых условиях. В общем, если не актёр, то либо режиссёр, либо просто такой путешествующий… человек.

— Поскольку наша беседа плавно перешла к кино, я бы хотела вас спросить, каковы, по-вашему, принципиальные различия между игрой в кино и игрой в театральном спектакле?

— Я считаю, и с этим многие не согласны, что кардинального отличия нет. Ты должен и там и там выложиться с первого раза. Различие может быть только в подготовке: в театре есть время создать персонажа, а в кино зачастую нет, и приходится всё делать на ходу. Зачастую приходится учить текст накануне, ночью, а в театре есть возможность проходить это постепенно. Вот, наверное, единственное отличие.

— Вы часто выступаете в амплуа неоднозначных персонажей. Нужно ли после этого восстанавливать душевное равновесие, и если да, то как?

— Лично мне – да. В принципе многие, кто меня знает, в шутку так и говорят, что после вот таких съемок я либо такой мрачный тип, либо, как в фильме «22 мили» (2018 год) – «депрессивный ублюдок». После тяжелых ролей я действительно долго отхожу.

Не сказал бы, что что-то помогает. Есть разговоры, что надо переключиться на другую работу – да, это помогает, но ненадолго. Если в хорошей компании меня хотят как-то немножко отвлечь от этого, я могу куда-то поехать, посидеть с ребятами, чтобы это вылетело у меня из головы.

Я очень не согласен с мнением, что это непрофессионально, что это сродни профнепригодности, если ты сыграл даже серийного убийцу, маньяка, кого угодно… режиссер говорит «стоп» и ты, условно, раз – и «через сколько у меня такси?», всё, и спокойно перешел. Я как раз считаю, что показатель именно профессионализма в том, что человек какое-то время продолжает в этом жить. Он каким приходит на площадку, таким и уходит. Я обожаю актера, который, к сожалению, уже завершил карьеру, Дэниэла Дэй-Льюиса (прим. ред. – русскоязычному зрителю, вероятно, знаком по роли Соколиного глаза в «Последнем из Могикан» 1992 года), который года по четыре подготавливался к каждой роли и по году отходил.

— Когда Вы осознали актерское мастерство делом своей жизни? Проснулись утром в какой-то момент, и поняли, что Ваша жизнь не могла бы быть другой.

— У меня никогда не было ни предрасположенности какой-то, ни желания, ни в детском саду, ни в школе. Родители у меня с этим не связаны. Почему я выбрал именно театральный вуз? Я смотрел куда поступать, везде были геометрия, физика, химия, математика. А здесь я открыл, посмотрел – и что? Танец, проза, басня, стих, пение. А что? В принципе, что сложного?

У меня было очень безразличное отношение к этому поступлению. На последнем туре я сам себе всё испортил своим равнодушием, тогда мастер сказал, что мне нужно поменять отношение, профессия тяжелая, к ней нужно относиться с уважением. Через год, когда я опять пришел, у меня поменялось отношение уже. Понял, что профессия правда не из легких, не всем счастливый билет выпадает. А кардинально я осознал эту профессию, когда мы начали делать моноспектакль и делали его очень долго: со мной режиссер работал как с пластилином, и вот здесь я понял действительно, что это тяжело, что мне это нравится и что, наверное, вот теперь я понимаю, что это, и хочу этим заниматься в дальнейшем.

— Каково работать в театральном коллективе? Давайте попробуем сформулировать основные заповеди актера театральной труппы.

— Я всегда рассматривал театр как дом, куда ты хочешь прийти, где можно после спектакля, как у себя в квартире, не торопиться уйти, спокойно переодеться, пообщаться, и там тебе могут и помочь, и утешить, и позаботиться, такое… родное место. Но не знаю, к сожалению или, может, к счастью, потому что это тоже опыт, я сталкивался с кардинально другим отношением. Я сталкивался с непониманием моего отношения людьми, для которых театр как хобби по выходным: просто прийти, показать жене или мужу, мол, смотри, какой я классный. Очень много сталкивался с непрофессионализмом в театральных труппах, с наплевательским отношением, когда человек мог прийти за две минуты до начала, задерживал, путал мизансцены, текст…

Заповеди… не знаю, наверное, профессиональное отношение, когда можно и попросить у человека помощи, и самому другому человеку помочь, если ты опытнее, а не унижать и показывать, какой ты классный. Потому что ты можешь именно в этом театре в этот момент быть классным, а потом придёшь в другой театр и окажешься там хуже всех, вот. Это, наверное, два пункта. Наверное, должна в театральном коллективе присутствовать любовь друг к другу, чтобы не было интриг и зависти.

—  Вот Вы упомянули о том, что многим нравится со сцены производить впечатление на своих близких людей. В связи с этим, вопрос: сложно ли жить с творческим человеком и почему?

—  Знаете, да. Я вот честно могу сказать, что у меня судьба тяжёлая. Даже до сих пор, несмотря на возраст, у меня нет никакой стабильности, и это часто вводит в депрессивное состояние.

Вот у меня лично желание войти в историю крутыми ролями в кино, в театре, чтобы они запомнились людям. И я понимаю, что если у меня есть такое желание, то вряд ли… ну, не бывает так, что ты делаешь какие-то сложные, тяжёлые роли и рядом с этим гора денег.

— Топ-3 роли вашей мечты, раз уж мы говорим о работе и о ролях. Вы ведь, наверное, хотите как-то конкретно войти в историю.

— Я для себя вывел в своё время, что у меня нет роли мечты. Сейчас объясню почему. В своё время мне случайно досталась роль по произведению Ерофеева «Вальпургиева Ночь, или Шаги Командора». Я Ерофеева не понимал никогда, не любил. Прочитал «Москва-Петушки» и «Записки сумасшедшего» и думал, что это пьяный бред. А тут мне предложили роль. Я о ней никогда не мечтал, вот честно. Про персонажа, который попал в психиатрическую больницу, причём с белкой, то есть у него галлюцинации и всё прочее. Текст не то, что непонятный – там каждое предложение разбирать надо; но постепенно, готовясь к роли, разговаривая с режиссёром, постоянно перечитывая, я начал в этой горе бреда понимать смысл и понимать, что человек имеет в виду. И мы дальше начали этот спектакль мять, выпустили – и это стало моей любимой ролью на пару лет, пока спектакль не закрыли, хотя я о ней не мечтал. Мне кажется, в нужный момент, ты даже этого не ожидаешь, даже можешь относиться с негативом, может появиться роль мечты, которая тебя представит в очень ярком свете.

— Как Вам удаётся поддерживать настолько сумасшедший в хорошем плане график и такую продуктивность? На самом деле, актеры редко думают о том, чем они должны заниматься ещё помимо профессии, но вы постоянно чем-то занимаетесь, и это очень интересно. Как вам хватает энергии на всё?

— У меня осталась эта зависимость в хорошем смысле, которая была ещё с первого курса, когда я участвовал… на курсе было отрывков двадцать (прим. ред. – речь идет об учебных отрывках), я участвовал в пятнадцати из них. Меня спрашивали: «Зачем? Ты вообще понимаешь, в чём различие этого текста от этого?». Я говорил: «Ну, мне интересно!» Так и пошло, что, допустим, мне предлагают один спектакль здесь, здесь помочь у студентов сняться, здесь моноспектакль, причём говорят, там, моноспектакль: у нас сорвался актёр, нужно за ночь выучить весь текст. В принципе, другой сказал бы: «Ну, ребят, извините, но это колоссальная гора текста и зачем? Я не хочу позориться, не, не надо». Я говорю: «Конечно, давайте, всё нормально! Я приеду ночью, конечно, я до утра поучу, потом придём, сделаем, всё нормально». Мне просто кажется, когда ты на хорошие вещи соглашаешься, ты можешь так не пропустить действительно какой-то очень значимый проект для тебя, для команды, который поднимет вас на новую ступень.

Несмотря на продуктивность, я очень не люблю ранние подъёмы, прямо ненавижу. Мне проще, если всю ночь будет работа. Съёмки, репетиции… я очень люблю ночные репетиции. Вечером, ночью у тебя второе дыхание открывается и получается более продуктивно. 

Беседовали: Бейлинсон София Александровна, Бобылева Анастасия Денисовна